Она подошла неслышно, сзади, закрыла глаза ладонями. Он вздохнул, встал с кресла, взял её руки и обернулся. «Что случилось, малыш?» - спросил он нежно и грустно, как всегда зная ответ. «Я хочу есть» - тихо сказала она, смотря ему в глаза и по-детски улыбаясь. «Конечно, давай я потушу овощи, или сделаю салат. Или ты хочешь какой-нибудь суп?» - сбивчиво забормотал он, все еще на что-то надеясь. «Ты знаешь, чего я хочу», - ласково произнесла она. Её влюбленные глаза не двигались, расширенные зрачки затягивали в себя, даже ладошки вспотели от волнения. "Ну хорошо", -вздохнул он, и они пошли на кухню. Она села рядом, достала сигареты и тихонько закурила, не сводя с него настороженного любящего взгляда. Она даже не моргала - все смотрела и смотрела, как он повязывает передник (с Бэмби; она подарила его ему после самого первого раза, а то он закапал любимые светлые джинсы), нарочито громко гремит кастрюлями и сковородками, мокро звенит вилками и ножами в раковине. В воздухе запахло средством для мытья посуды. Она поморщилась, и он включил вытяжку.
"Как ты хочешь сегодня?" - спросил он громко из-за шума вытяжки. Её лицо осветилось улыбкой, которую он так любил - пока её не стало вызывать только одно. Теперь он её боялся и старался не смотреть. "Наверное, с картофельным пюре и грибами", -медленно сказала она. Потом, подумав, добавила - "ты только не обижайся". И затянулась сигаретой. "Не буду", сказал он. - "Но, может, все-таки не сегодня? Давай хотя бы через пару дней, а? Ведь так мало осталось…а пюре с грибами я тебе и так сделаю. Вкусное."
Она непонимающе посмотрела на него.
"Да нет, ничего", - вздохнул он. И стал чистить картошку.
Пока жарились грибы, он готовил соус и салат. Он мог сделать все быстрее, но старался оттянуть самое последнее, то, что ей было от него нужно. Руки делали все сами, он ни о чем не думал. Просто тщательно нарезал огурцы и помидоры, смешивал грибы с луком, помешивал пюре деревянной ложкой. Он ни разу не обернулся, но знал, что она курит и следит за каждым его движением. И болтает ногами.
Огромное фарфоровое блюдо (он всегда удивлялся, как в неё, такую худенькую и маленькую, столько влезает) постепенно заполнялось океаном желтого пюре, на котором чернели горы из грибов и салата. "Я как бог из каких-нибудь чукотских мифов", -хмыкнул он про себя, забывшись. Какая-нибудь Великая Утка или Морж-Отец. Ну или…И осекся, вспомнив, что ему сейчас надо будет сделать.
Наконец, он напустил на свой мирок дождь из кинзы и петрушки.
Придирчиво посмотрел, нет, вроде бы все. Что ж, пора.
Он достал из ящика стола огромный зазубренный нож. "Какая прелесть", - захлопала она в ладоши, увидев его когда-то на витрине. "ДЛЯ-О-МА-РО-В" - по слогам прочитала она и улыбнулась - "это мой подарок тебе на все дни рождения, которые я пропустила из-за того, что мы не были знакомы…мой крабик". И мило хихикнула. Он впервые воспользовался им тем же вечером. "Удобно?" - заботливо спросила она. "Ещё бы", -натянул он резиновую улыбку под мертвые глаза,-" совсем другое дело. Вот что значит техника". Она поцеловала его в губы, и они занялись любовью прямо на столе. "Да…"тогда они ещё трахались, с грустью вспомнил он. "А теперь ей от меня нужно только одно. Ладно, неважно. Раньше начну, быстрее кончится."
Он снял майку и аккуратно сложил её на стуле. На столе уже стоял маленький тазик; он склонился над ним и приставил кончик ножа к одному из бесчисленных шрамов на груди. Резко выдохнул и с силой надавил. Сзади сдавленно ойкнули - она никак не могла привыкнуть. Тело как будто плюнуло кровью, она хлюпнула об дно тазика одним комком, за которым сразу зажурчали тугие струйки; с таким же звуком бабушка выдавливала молоко из коровы в ведро, когда он был маленьким и жил в деревне. Он улыбнулся, вспомнив вкус парного молока, и тут же почувствовал солёный едкий запах собственной крови. Его чуть не стошнило; он побледнел и зацепил зазубринами ребра. Действуя лезвием как рычагом, он расширил дыру в груди достаточно, чтобы залезть туда рукой и вытащить сердце.
То есть то, что от него осталось.
Неуклюжий бесформенный обрубок оказался совсем маленьким. Этот кусочек его души бился абсолютно бесшумно, и ему показалось, что у него на руке сидит маленькая морская свинка, испуганная, с черными глазками-бусинками, и дрожит, дрожит, дрожит…Он снова вздохнул, ощущая вспотевшей спиной жадный и любящий взгляд.
"Пожалуй, тут только на два раза и осталось", - думал он, взвешивая на ладони когда-то большое сердце - как обычный шмат мокрого мяса. Потом - была не была - положил его на деревянную доску, где уверенно разрезал на два куска, один чуть больше другого. Тот, что поменьше, он осторожно положил обратно в дыру между ребрами. Грудь захлопнулась как устрица, втягивая боль обратно в себя.
Она беззвучно поднялась и тронула его за плечо. Он медленно повернулся, и она нежно слизала кровь, оставшуюся на коже и ноже. Как пенки, которые я выпрашивал, когда мама делала варенье - против воли улыбнулся он, и она ответила ему любящей улыбкой, от которой он не успел отвернуться.
С каким-то злым остервенением он начал нарезать оставшийся кусок на тонкие полоски, глубоко вдавливая нож в дерево. Потом положил их на край блюда и поставил все это на стол перед ней. "Ешь, а то остынет" - строго сказал он. "Хорошо, любимый", -ответила она и изящно взяла вилку.
Он сидел напротив и смотрел, как она ест.
"Вкусно?" - спросил он, когда блюдо снова стало белым. "Ещё бы", -облизнулась она и посмотрела на него голодными глазами. "Только мало" - и вытерла салфеткой струйку крови из уголка рта. "Солнце, но ведь почти ничего и не осталось", -терпеливо проговорил он. "Я знаю", -жалобно протянула она. "Но, может, ещё хоть кусочек? Пожалуйста…очень-очень хочется". Он вздохнул. "Там на один раз и осталось, любимая. На последний, понимаешь?" "Ага", -грустно вздохнула она. "Так мало…жаль, у тебя такое вкусное сердце. Самое-самое вкусное. Ты самый лучший. Я так тебя люблю".
"Я тоже тебя люблю. Можно твою сигарету?"
"Они с ментолом."
"Да какая разница".
Он вышел на балкон и затянулся холодным ментоловым дымом. "Ну вот почти и все", сказал он засыпающему Городу. "Ты извини, но осталось только на раз. Ну, может, на два. И все - как мне жить без сердца? Так что я скоро уйду…ты тут не скучай без меня, ладно? И позаботься о ней, хорошо? Она же не виновата, она хочет как лучше. И я ведь её люблю…"
Он затянулся ещё раз и подумал, как хорошо, что это не последняя сигарета. "Я бы тогда стоял, пытался ей насладиться как-то особому", думал о чем-то грустном. Пафосно так, сентиментально. "А сейчас я просто курю, потому что впереди есть ещё немного жизни, немного времени, которое можно тратить. Хотя бы на то, чтобы просто курить."
Он бросил окурок, и тот маленькой звездочкой полетел с балкона. В этот момент что-то острое ударило его под лопатку. Резкая боль парализовала его тело, он не мог пошевелиться, а острые птичьи когти сжали его сердце и выдрали наружу. Он согнулся от боли, и что-то сильно толкнуло его через стекло, вниз, к Городу, на холодную улицу. В полете он перевернулся на спину и увидел, что она держит в руке последний кусок его сердца. Она улыбнулась ему самой красивой и самой любящей из улыбок.
Он упал на промерзший асфальт и битое стекло. Дыра в спине точно накрыла недокуренный им бычок, и тот сжигал живое мясо. Все его кости были переломаны, гниющая боль пульсировала во всем теле, он не мог пошевелиться - но он был жив, пока живо было сердце. "Я люблю тебя",- прошептал он, глядя на единственный огонек высоко вверху - окно кухни. "Доедай, и я, наконец, высплюсь", -подумал он, коченея от холода. Но время шло, свет в окне погас, а он все дышал и дышал, и его волосы покрывались инеем.. "Наверное, ты оставила немного на потом, любимая. Глупая…я бы и так отдал тебе все до конца, неужели ты не поняла, любимая? Просто я не хотел, чтобы у тебя заболел животик…только и всего. А ты меня опять не поняла",- думал он, и корчился от холода, и сгорал от боли в переломанных костях, и шептал вверх - "любимая, любимая, люблю тебя…"
Последний кусочек сердца она съела на завтрак. Он умер с открытыми глазами, улыбаясь, и его улыбка немного растопила холодное февральское небо
